Знакомимся и знакомим: художник, фотограф, сценограф Елизавета Будко

Когда закончился ее первый в жизни спектакль на фестивале «Премьера одной репетиции», Лиза Будко еще не знала, что вместе с режиссером Аленой Савельевой станет лауреатом в номинации «За творческий тандем режиссера и художника». А обладатель трех золотых масок, многих премий за лучшую сценографию московский театральный художник Юрий Хариков признается, что работа этой юной тольяттинки – счастливое приобретение для театра. И что такой талант нужно беречь.

Мне сюда

– Лиза, когда вы поняли, что слово «художник» – это про вас?

– Чтобы однажды я решила, что могу назвать себя художником, такого не было. Хотя, когда я еще только начала рисовать, у меня возникло ощущение: хорошо бы заниматься этим всю жизнь.

– А откуда оно возникло? От встречи с картиной, словом, человеком?

– Однажды родители сказали, что я хорошо рисую. Хорошо? Значит, пойду в художку, потом буду учиться дальше. На меня никто никогда не давил. Но мне хотелось рисовать, рисовать и рисовать. Мне казалось, что художник – это и есть человек, который только рисует. И годам к 16 я поступила в православный гуманитарный колледж на отделение живописи. Это был самый первый поток по этой специальности, с ним работали преподаватели из ТГУ, и это вполне укладывалось в мои интересы: я хочу изучить академизм – значит, мне точно сюда.

– А что, кроме рисования, было на тот момент?

– Я окончила музыкалку. Моя мама очень любит русский рок, и, наверное, поэтому моим выбором стала гитара. Папа – жесткий технарь. Мама – гуманитарий, но всегда что-то интересное делает своими руками. Старшая сестра научила меня шить. Все они точно творческие люди.

– Может быть, это моя поколенческая ошибка, но мне кажется, что ваши ровесники более деловиты, чем «старшие» романтики, и вы точно должно знать, чем начатое дело закончится. Признайтесь, Лиза, вы пошли учиться рисовать, чтобы стать кем? Чтобы добиться чего?

– Нет, у меня в этом смысле все, как у вас: я очень летящая. Меня вело ощущение, что мне в этом хорошо. Сейчас я уже, наверное, пришла к пониманию того, что такое художественная практика. Хотя, возможно, уже завтра посмотрю на все это совсем иначе и скажу себе: в том понимании я была не совсем права.

– В какую сторону шли? Что и как искали?

– Все настолько сильно и быстро менялось, что нельзя было сказать, какой характеристики я была достойна на тот или другой момент. Лиза печальная или не очень? Лиза яркая или спокойная? Я была и той, и другой. Но люди говорили, что считывают мой стиль во всех моих работах, хотя лично для меня это были очень разные вещи.

У меня, например, был довольно большой период, когда я рисовала грустных тетенек. А на выпускном курсе мы копировали репродукции известных живописцев. А я копировала прерафаэлитов. У них в портретах были такие красивые лимонные цвета. Мне это так понравилось, что я не могла остановиться. И рисовала, и рисовала этих прерафаэлитных женщин. Бесконечно. Наверное, года два или три.

– А доля самой Лизы Будко в этих лимонных девушках была?

– Когда художник рисует лицо, это отчасти всегда он сам. Все мои написанные женщины, и даже мужчины, немножко на меня похожи.

Мне повезло

– Художественное образование – момент, в котором личность наставника чрезвычайно важна. Вы обрели того мастера, который вам был нужен?

– Да, мне повезло. Таким мастером стала для меня Эльмира Вениаминовна Чиркова. Второй курс. Увольняется наш прежний преподаватель по живописи, к нам приходит другой. И играет с нами в какие-то забавные игры на самоопределение. Какой ты жук? Какой ты цвет? Чтобы мы друг про друга что-то поняли, чтобы она про нас что-то смогла понять. С этого все и началось. У нас с ней были и шутки, и такие глубокие разговоры, что она стала моим настоящим наставником на все эти годы.

Вторым моим учителем стал Марко Резидори. Он пришел к нам немного раньше, чем Эльмира Вениаминовна, и преподавал у меня итальянский. Но про его творчество я узнала позднее, когда Саша Щербина (первый директор Отдела современного искусства) начала раскручивать площадку ОСИ. Я впервые пришла в ОСИ на конкурс набросков «Рисованный город». Но я училась академизму, и когда появилась на этой площадке в первый раз, то увидела странных людей, которые занимаются чем-то удивительным, чего я совсем не понимаю. Но в моей жизни появляются Марко и Эльмира. И рассказывают, что в искусстве все может быть совсем иначе.

Коряги и камни

– А как? Чем вы занимаетесь в последнее время?

– Последний год я вообще не рисую красками. Люблю какие-то веревки, коряги, камни.

– И что вы делаете из коряг?

– А я их приношу домой. И вдохновляюсь природой. Иногда мне кажется, что я больше люблю думать, чем делать, хотя нечто художественное все равно зарождается из всего этого само собой. Вот так же, исподволь, начался для меня и театр.

– Как это было?

– Я участвовала в выставке «Белые стены». Все рисовали на холстах, а я плела «паутину». И режиссеру Алене Савельевой это очень понравилось. Она предложила мне прочитать пьесу.

Дают – бери

– И пьеса зацепила?

– Я бы не сказала, что она меня глубоко тронула с самого начала. Немного не моя энергия. Но на самом деле для меня в тот момент это было не так уж и важно. Мне хотелось попробовать, сделать что-то новое. Это такое непреодолимое желание художника искать и находить: дают – бери. Алена дала мне такую возможность. Спасибо ей и театру за это.

– Вы придумывали не только пространство спектакля?

– Да. Все должно было быть легким, прозрачным. И в одежде персонажей тоже. Но у нас было мало времени и возможностей, и я подошла к этому как дизайнер. Приняла все те ограничения, которые предполагал эскиз спектакля.

– А что именно вы творили? Про что говорили своей сценографией?

– Про то, как все связано. Про большое и маленькое в мире. Про то, как в одном месте дернешь эту веревочку, и она зазвучит и ответит тебе колокольчиком совсем с другого края.

– Это отчасти и про вас. Вы показали себя на выставке в музейном пространстве, а «колокольчики» отозвались в театре…

– Так и есть.

Итальянский

– А такие «веревочки» и «колокольчики» уже встречались до «Дилижанса»?

– Расскажу. Так было с итальянским языком. Я думала, что я учу его для того, чтобы поехать в Италию. А оказалось, что я учила итальянский, чтобы познакомиться с девочкой Камиллой, которая приехала в Тольятти по обмену и тоже учила язык. Мы подружились, и благодаря Камилле я обрела тех людей, которых совсем не знала, хотя и жила в этом городе всю жизнь. Все эти максимально творческие связи, которые сложились вокруг меня, есть благодаря ей. Благодаря тем самым «колокольчикам».

Вдохновляют актеры

– Лиза, как вы смотрели спектакль «Эмиль Большая голова»?

– Как абсолютный зритель. Алены в этом спектакле гораздо больше, чем меня. Она на самом деле не меньше художник. Но мне понравилось то, что получилось в итоге. Наверное, если бы у нас не вышло, мы бы не услышали столько хороших слов.

– А вам не захотелось самой выйти на сцену, сыграть какую-то роль?

– Захотелось. Меня на самом деле очень вдохновляют актеры. И я очень благодарна всему «Дилижансу». Ко мне так хорошо относились. Все без исключения. И уж если кто помогал, то делали это так, как мне до этого никогда в жизни не помогали.

– Костюмы актерам сразу пришлись впору?

– Я оказалась жестокой: в масках сначала даже дырки для носа не сделала. Потом я этим занялась, конечно. Но, пожалуй, самое важное, что я вынесла из этого опыта: нужно вырабатывать в себе какие-то новые качества, научиться мягко, но грамотно и решительно объяснять свое «нет», потому что это именно я в ответе за то, что зритель увидит.

Что нужно людям

– Лиза, что волнует молодого художника сегодня?

– Важная для меня тема – что ты даешь этому миру. Люди пишут портреты на заказ, зарабатывая этим на ком-то. Вот в этот момент нужно задать себе вопрос: этот продукт делает что-то хорошее, он воспитывает? Он несет культуру? Он нужен?

– Вы так взыскательны к коммерческой стороне творчества?

– Смотря какого. Для меня важно, как человек себя позиционирует, насколько поднята его голова.

– А вы не пробовали зарабатывать на хлеб искусством?

– Так уж и искусством… На самом деле это очень сложный вопрос для меня. Мне никогда не хотелось продавать свои работы. Или, например, как фотографу совсем не хочется идти на съемку, если это халтура. Тратить на чью-то свадебную фотосессию время я не стану, если не почувствую, что в работе есть какая-то правда. Ведь если правда есть, в этом нужно развиваться. Чтобы на выходе получался интересный, качественный продукт. Чтобы он был профессиональным и чтобы мне не было стыдно за себя.

Справка

Прерафаэлиты – группа художников, поэтов и искусствоведов. Своими задачами они считали обновление художественных традиций и противостояние застойному академизму.

Марта Тонова, Площадь свободы